Йозеф приехал жизнерадостный и веселый. Он поцеловал Маргарет и вручил ей коробку с пирожными, которые со всяческими предосторожностями вез от самой Вены, и новую лыжную шапочку голубого цвета – он не мог удержаться, чтобы не купить ее. Затем он снова принялся целовать девушку, приговаривая:
- С Новым годом, дорогая! Боже, какие у тебя веснушки! Я люблю тебя!.. Ты самая красивая девушка на свете!.. А как насчет завтрака? Я умираю с голоду.
22 страница.
* * *
- Похоронное бюро Грейди.
- Я бы хотел навести справки о похоронах, - сказал Ной. – У меня только что умер отец.
- Имя усопшего?
- Я бы хотел справиться о ценах. Денег у меня не так много и…
- Мне нужно знать имя, - перебил сухой, официальный голос.
- Аккерман.
- Уотерфилд? – переспросил голос, и в нем внезапно послышались бархатистые нотки. – Как его зовут? – Ной услышал, как его невидимый собеседник шепотом добавил: - Да перестань же Глэдис! – и снова заговорил телефон, с трудом подавляя смех: - Как его зовут?
- Аккерман…Аккерман.
- Это имя?
- Нет, это фамилия. Имя – Джекоб.
- Я бы попросил вас, - с пьяным высокомерием произнес голос, - говорить яснее.
- Мне нужно знать, - громко сказал Ной, - сколько вы берете за кремацию.
- За кремацию. Да, да. Ну что ж, для желающих мы организуем и кремацию.
- Сколько это будет стоить?
- А сколько будет экипажей?
- Что, что?
- Сколько потребуется экипажей? Сколько будет присутствовать гостей и родственников?
- Один, - ответил Ной. – Один гость, он же родственник.
Пластинка «И днем и ночью» с треском и шумом подошла к концу, и Ной не расслышал, что сказал человек из похоронного бюро.
- Мне нужно, чтобы все было обставлено как можно скромнее, - в отчаянии заговорил Ной. – У меня мало денег.
- Понимаю, понимаю…Позвольте еще один вопрос. Умерший был застрахован?
- Нет.
- В таком случае вам придется, сами понимаете, уплатить наличными. И вперед.
- Сколько? – крикнул Ной.
- Вы хотите, чтобы прах был помещен в простую картонную коробку или в посеребренную урну?
- В самую простую картонную коробку.
…
- Еще один вопрос, любезный, - сказал он. – Как с надгробной службой?
- А что именно?
- Какую религию исповедовал покойный?
Джекоб был атеистом, но Ной не нашел нужным информировать об этом похоронное бюро.
- Он был еврей.
- Гм… - наступило молчание, затем Ной услышал веселый голос пьяной женщины: - Давай, Джордж, хлопнем еще по рюмочке!
- К сожалению, - снова заговорил человек из похоронного бюро, - мы не в состоянии организовать надгробную службу по еврейскому обряду.
- Да какая вам разница! – крикнул Ной. – Он не был религиозным, и никакой службы ему не нужно.
- Это невозможно, - хрипло, но с достоинством ответил голос. – Евреев мы не обслуживаем. Я не сомневаюсь, что вы найдете другие…много других похоронных бюро, которые берутся кремировать евреев.
- Но вас рекомендовал доктор Фишборн! – в бешенстве заорал Ной. Он чувствовал, что не в состоянии снова вести этот разговор с другим похоронным бюро; он был ошеломлен и сбит с толку. – Разве вы не обязаны хоронить людей?
- Примите мои соболезнования в постигшем вас горе, любезный, но мы не видимо возможности…
Ной услышал какую-то возню, затем женский голос произнес:
- Джорджи, дай-ка я с ним поговорю!
После короткой паузы женщина заплетающимся языком, но громко и нагло сказала:
- Послушай, ну что ты привязался? Мы заняты. Ты разве не слышал? Джорджи ясно сказал, что жидов он не хоронит. С Новым годом!
На том конце провода повесили трубку.
Трясущимися руками Ной с трудом нацепил на рычаг телефонную трубку.
53-55 страницы.
* * *
Разговор между военным фотографом и немецким унтер-офицером, когда они вошли в Париж.
- Послушай, обратился к нему Брандт, - сделай мне одолжение – снимись с этими детьми.
- Попроси кого-нибудь другого, - отмахнулся Христиан. – Я не артист.
- А я хочу прославить тебя. Нагнись и сделай вид, что даешь им сладости.
- У меня нет сладостей, - ответил Христиан.
Дети – мальчик и девочка лет пяти – стояли около машины и мрачно посматривали на Христиана печальными, глубоко запавшими черными глазенками.
- Вот, возьми, - Брандт вытащил из кармана несколько шоколадок и вручил Христиану. – У хорошего солдата всегда должно найтись все, что нужно.
Христиан вздохнул, отложил в сторону ствол автомата и нагнулся к двум хорошеньким оборвышам.
- Прекрасные типы, - пробормотал Брандт, усаживаясь на корточки и поднося к глазами фотоаппарат. – Дети Франции – смазливые, истощенные, печальные и доверчивые. Красивый, фотогеничный, атлетически сложенный немецкий унтер – офицер, щедрый, добродушный…
- Да будет тебе! – взмолился Христиан.
- Продолжай улыбаться, красавчик. – Брандт щелкал аппаратом, делая один снимок за другим. – Не отдавай им шоколад, пока я не скажу. Держи его так, чтобы они тянулись за ним.
…
- Ну, вот и все, - сказал он.
Христиан отдал шоколад детям. Те молча, лишь мрачно взглянув на немца, рассовали шоколад по карманам, взялись за руки и поплелись среди стальных машин, солдатских башмаков и винтовочных прикладов.
79-80 страницы.
* * *
В свете луны отчетливо выделялись написанные мелом крупные цифры: «1918». Христиан растерянно заморгал и покачал головой. Он понимал, что цифры имеют какое-то значение, но не сразу сообразил, какое именно.
- Тысяча девятьсот восемнадцатый год, - заметил Брандт. – Да, они помнят. Французы помнят.
Христиан снова взглянул на стену. Он внезапно почувствовал печаль и усталость; он был на ногах с четырех часов утра, а день выдался такой утомительный. Тяжело ступая, Христиан подошел к стене, поднял руку и сал медленно и методично стирать рукавом надпись.
93 страница.
* * *
Войти в дом они не решались: у дяди была отвратительная привычка торчать в гостиной до утра за чтением библии. Судорожно сжимая друг друга в объятиях, они целовались до тех пор, пока не начинали ныть губы. В такие минуты то, чем они жили в письмах, сливалось с действительностью в бурном порыве страсти.
130 страница.
* * *
Солдаты как зачарованные наблюдали за этой сценой. На их лицах был написан ужас. Только у Гарденбурга выражение лица было совсем иным. Скривив рот, оскалив зубы и полузакрыв глаза, он прерывисто дышал, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение.
207 страница.
* * *
- Помните, какой у него был вид, когда раздались первые выстрелы? – усмехнулся Гарденбург. – А как он бежал, пытаясь жестами приказать что-то своим солдатам и одновременно придерживая брюки?.. Капитан армии его величества английского короля…Готов биться об заклад, что в Сандхерсте их не обучают, как вести себя в подобных ситуациях!
Гарденбург рассмеялся. Комизм всплывающих в его памяти сцен действовал на него все сильнее и сильнее. В конце концов он даже вынужден был остановиться. Согнувшись, упираясь руками в колени и задыхаясь, Гарденбург хохотал, как безумный, и ветер тут же уносил его смех.
Христиан тоже засмеялся. Вначале он крепился, но потом смех охватил его с такой силой, что он стал беспомощно раскачиваться из стороны в сторону. Глядя на корчившихся от хохота лейтенанта и унтер-офицера, начали посмеиваться и остальные. Сначала они только хихикали, но смех Гарденбурга и Христиана был таким заразительным, что вскоре и пять сопровождавших их солдат и пулеметчики на гребне захохотали во все горло. Звуки дикого смеха неслись над неподвижно распростертыми телами и потухающим пламенем костров, на которых английские солдаты готовили завтрак, над разбросанными винтовками, над потешными лопатками, которыми так и не успели воспользоваться англичане, над горящими грузовиками и над мертвецом, что сидел, прислонившись к колесу, с полуоторванной головой и вставной верхней челюстью, торчащей из судорожно искривленного рта.
210 страница.
* * *
- Береги воду, - машинально приказал он.
- Слушаюсь, - ответил Христиан, подумав с восхищением: «Этот человек будет приказывать самому дьяволу, когда тот станет совать его в адскую печь. Гарденбург – это триумф немецкой военной школы. Приказы бьют из него струей, словно кровь из артерии. Даже на смертном одре он будет излагать свои планы на очередной бой».
Страница 271.
* * *
Потом он увидел китель и повязку и понял, что это, должно быть, лейтенант Гарденбург. Лейтенант тихо повторял: «Доставьте меня к врачу». Но только голос, нашивки и повязка говорили о том, что это лейтенант Гарденбург, потому что вместо лица у него была лишь красно-белая бесформенная масса, а спокойный голос раздавался откуда-то из глубины, сквозь красные пузыри и белые волокна: это было все, что осталось от лица лейтенанта Гарденбурга. Как сквозь сон, Христиан старался вспомнить, где он видел что-то похожее, но ему было трудно думать, потому что он снова начал впадать в беспамятство. Но он все-таки вспомнил – это было похоже на гранат, грубо и неаккуратно изрезанный, испещренный белыми жилками с красным соком, вытекающими из блестящих, спелых шариков на ослепительно белую тарелку.
280 страница.
* * *

Христиан вышел на середину дороги и стал ждать. Это был мальчик лет пятнадцати-шестнадцати на вид, с непокрытой головой, в синей рубашке и форменных брюках времен старой французской армии. Он мчался по тряскому булыжнику в холодной утренней дымке между рядами тополей, выстроившихся по обеим сторонам дороги, а перед ним скользила бледная, сильно вытянутая тень от колес и быстро вращающихся педалей.
Мальчик заметил Христиана, когда уже был в каких-нибудь тридцати метрах от него, и, резко затормозив, остановился.
- Иди сюда! – хрипло закричал Христиан по-немецки, так как все французские слова вдруг вылетели у него из головы. – Подойди сюда… Ну?
Он направился к мальчику. Несколько мгновений оба пристально смотрели друг на друга. Лицо мальчика, обрамленное темными вьющимися волосами, побледнело, в черных глазах был страх. Затем, встрепенувшись, словно перепуганный зверь, он быстрым движением развернул велосипед, разбежался, вскочив в седло и, прежде чем Христиан успел снять автомат, уже мчался обратно, отчаянно нажимая на педали. Его синяя рубашка пузырилась на спине от встречного ветра.
Христиан, не задумываясь, открыл огонь. Он сразил мальчика со второй очереди. Тот повалился на дорогу, а велосипед скатился в придорожную канаву.
Страница 543.
* * *
Глаза Ноя, которые обычно смотрели с мрачным упорством познавшего жизнь человека, теперь были закрыты. В первый раз Майкл заметил, что у его друга были мягкие, загнутые кверху ресницы, светлые на концах, придававшие верхней части лице нежное выражение. Майкл почувствовал прилив благодарности и жалости к этому спящему парню, закутанному в тяжелую, грязную шинель и чуть сжимавшему пальцами затянутой в шерстяную перчатку руки ствол винтовки… Глядя сейчас на спящего Ноя, Майкл понял, чего стоило этому хрупкому юноше сохранять спокойную уверенность, принимать умные, рискованные солдатские решения, воевать упорно и осторожно, соблюдая все пункты уставов и наставлений, для того чтобы остаться в живых в то время, как смерть так и косила в этой стране окружавших его людей. Светлые кончики ресниц дрогнули на разбитом кулаками лице, и Майкл представил себе, с какой грустной нежностью и изумлением смотрела, должно быть, жена Ноя на это неуместное девичье украшение. Сколько ему лет? Двадцать два, двадцать четыре? Муж, отец, солдат… Имел двух друзей и обоих потерял. Ему нужны друзья так же, как другим нужен воздух, и поэтому, забывая о собственных страданиях, он отчаянно старается сохранить жизнь неловкого, стареющего солдата по фамилии Уайтэкр, который, будучи предоставлен самому себе, по своей неопытности и беззаботности непременно набрел бы на мину или, высунувшись из-за гребня, попал бы под пулю немецкого снайпера, или же из-за своей лени был бы раздавлен танком в слишком мелком окопе…
Страница 635.